Четыре брата

Жили четыре брата в лесу, в тайге, никого не видели, кроме зверей.

И вот в один день сделалась охота на медведя. Ну, когда они втроем на охоту ходят, дома оставляют брата дежурить четвертого. И вот. когда они гнались за медведем, он у них утекал, затянул их на весь день. К вечеру медведь у них ушел, и они потеряли свою дорогу. Это уже перед вечером было.

Ну, теперича им надо расследовать свою тропу. Вот одного брата налаживают на лесину расследовать дорогу к своей избушке. Ждут-подождут, а от него никакого отклику нет с лесины-то. Они голос подавали от него никакого звуку нету: он там замер. Когда из терпения вышли, второй брат говорит третьему: «Айда, залезай!» Ну, тот подождал-подождал, терпенья не стало, и тоже залез на лесину.

А ведь первый-то замер потому, что увидал он долину, значит, поляну, а на поляне людей — работают артельно, Он замер, конечно, и глядит - любопытствует. Вот и не слышал, что ему братья кричали, потому что он сроду не видал такого чуда. Ну, и другие братья заинтересовались чудом. Они любопытствовали до тех пор, покуда был свет. Солнце скрылось.

Один брат говорит, когда ничего уже. не видно стало: «Вот то чудо!» Второй повторил: «Право, чудо!» И третий тоже: Такого чуда я сроду не видал!» (Где же они увидят, когда в лесу жили).

Слезли с лесины-то. Дорогой они вслух об этом чуде, конечо, не толковали, а только каждый думал, как это четвертому   ату рассказать. Ну, пришли они и рассказали ему, что видели.

Вот, дескать, мы-то живем четверо, а что у нас хорошего-то. (Они видели ведь, как люди там работают). Заболеем — кто, говорят, будет за нами ходить? Вот намедни Демьяна медведь помял, а Степана лихорадка затрясла ведь хозяйство надо вести, итти на охоту, — оба значит. в постели А там, лежали, дескать, а они видели, что можно делать. Можно болота сушить, дорогу построить, можно мосты сделать в надежном месте. Они, мол, города вон какие выстроили, и деревни, и села, а мы, говорят, тут чего живем? Значит, решились итти из тайги, потому что жизнь у них здесь скудная, бессильная - как ее назвать-то. Ну, и решились покинуть свою избушку и свое хозяйство и итти в семью человеческую, потому что есть громадная и надежная выгода. Когда они вышли в поселение, идут все четыре брата вместе и все любопытствуют.

Один мужичок едет и песню напевает про горе-страдание. Такая обида, такое страдание в этой песне. Их в сомнение взяло, что такое это обозначает? При такой жизни и человек такую песню поет. Все вчетвером зачали обсуждать, - что удивительное, мол, дело - кругом богатство, а такие страдальные песни услыхали. Да. Вот второго человека повстречали. Остановили и спрашивают: почему вот, дескать, песню пел человек такую скорбную обида и горе. Тот не хотел останавливаться с ними - ну, они его все-таки остановили. «Расскажи - говорят, - в чем дело» - «Мне некогда», - говорит. Ну, а они его все-таки спрашивают. Тогда ему удивительно стало, что они спрашивают такую чушь. Что, дескать, спрашиваете - глупые ли, как ли? Они сказали, что сроду этого не видели, потому что в лесу жили. Он и говорит: «Вот что, братья, воротитеся обратно в свою избушку и в свои лес, пока вас становой не видал да урядник покуда плетью не стегал. Ну, ладно, - говорит, некогда с вами». С тем и уехал. Они остались и думают: «Что делать? Верить-не  верить ли? Где, дескать, убедиться, есть ли правда?» Решились, значит, правду искать.

Теперь вот назвать братьев-то нужно. Одного звали Демьяном, другого - Степаном, третьего - Иваном, а четвертого... не знаю, Лука ли что ли четвертый-то был. И вот выбрали все четыре стороны, кому куда итти. Одному идти на восток, другому - на запад, третьему - на юг, а четвертому - на север. Они, значит, охотничали и все четыре стороны хорошо знали. Иван на юг пошел, Степан - на запад, Демьян - на восток, а на север-то Лука. Ну, и разошлись они.

Иван идет по своему направлению во время жатвы как раз по полю, а там народ жнет полосу. Он туда направился к этой артели, где жнут. Не доходя немножечко, он видит: один ходит среди этой артели в соломенной шляпе, в хорошем, как там говорится, пиджачке. Когда он ближе подходит, слышит слова: «Эй, шевелитеся, лентяи, лодыри!». А когда еще ближе подошел, услышал, как тот сказал: «Фу, как в поле жарко! Надо ехать домой кофей пить», н сел на свою коляску и уехал. А нарядчик остался, ходит, покрикивает. Нy. Иван убедился, что они работают вот на этого-то человека, который уехал-то. Его заинтересовало. «Как, -говорит он, - это так. вы любите его шибко, что так работаете на этого человека» Они бьются все в поту: день был теплый. И они не поняли, что он спрашивает. Он повторяет: «Вот вы работаете на него...» А они не хотят даже разговаривать, потому что нарядчика Боятся. Когда нарядчик отошел к другой группе, Иван вопросил: «Вы объясните мне в чем дело». Ну. они немножко обомнулися и объяснили ему, что работают на хозяина. «Земля-то, - говорят, его исполу, а себе-то, значит, Третью долю». Ивана еще больше заинтересовало: как это, дескать земля его? А я скажу солнышко-то мое - вы будете мне за него платить или на меня работать» Больше уж не дали ему разговаривать. Прибегает нарядчик и прогоняет его своею плетью, а на своих опять кричит: «Эй, эй, лодыри! Вы что тут остановился!» Тем дело кончилось.

Пошел Иван в то село, где владелец живет. Заходит в деревню в эту. В деревне ребята орут, няньки ребят колотят, и все оборванные махры только болтаются у них. Ну, лето - тепло, конечно, и все по улицам бегают. Старуха одна на улицу еле выползла. Просит свою девчонку принести ей питья. Вроде она параличная что ли или обессилела, старуха-то. В конце этого села двухэтажный дом с балконом, террасами, под зеленой крышей. И вот на балконе-то этот самый владелец сидит, распивает кофей. Зашел Иван в это поместье, в саду там два дитенка лет пяти и семи, разукрашены всяко, как куклы, забавляются, капризятся. За ними няни ходят, всяко уговаривают, ухаживают. Иван подходит к владельцу, зашел напротив-то и говорит: «Откуда тебе такая воля пришла и благодать, кто тебе дал? Мужики работают в поту, а тебе, - говорит,- ходить в  соломенной шляпе жарко стало. И вот дети их ходят в грязи. ходят в махрах, а ваши дети как ходят - с таким блаженством да удовольствием». Он на это: «Фу, какой невежа! Не дает чашки кофея выпить спокойно!» Взгорячился н крикнул дворовым: «Ведите его к становому, такого невежу. Пускай он научит его вежливости». Ну, тут же и отвели Ивана к становому, а тот зачал его плетью наказывать с приговором: не оскорбляй барина, не борись с сильным. Иван, конечно, изувечен немножечко пошел после побоев-то. Попадается ему трактир. В трактире, он видит, конечно, закусывают, выпивают. Ну, его одолел голод, охота закусить, а денег у него нет. На нем, вишь, фуфайка была такая из соболей. Ну, целовальник ему предложил: «Коли охота покушать давай вот эту соболиную-то одежду». Конечно, желудок ни с чем не считается. Ну, он взял его одежду, напоил его, накормил. Иван пошел. Встретился он с подрядчиком-дегтярем и работать у него попросился. Год проработал. Пришлось подсчет иметь, у подрядчика все записано было. А Иван должником еще остался. Иван зачал обижаться, ну, а как при публике-то обижаться, дело и дошло до суда. А на суде-то он суд оскорбил и попал под арест. Вот когда он доказывал на суде, объяснял, суд опять держит руку подрядчика. Иван на суде-то и сказал: «Ложь, лукавство, значит!» Арестовали его.

Теперь вот Демьян. Этот на восток, значит, пошел. Тоже первым долгом он зачал работу искать. Поработал немножко на приисках и удивляется: «Металл этот непродуктивный, и к чему это все». Железо, конечно, считал обязанностью. Он оценил железо, придал значение большое, потому что оно приносит большую пользу человечеству. Видел работу в шахте, в темноте, в мокроте, как люди себя сами уродуют, а к чему это все - не понимает. И люди, как увидел, относятся, жадно к этому предмету, к золоту: в работе уродуются, и кто приобретает его, - друг дружке голову рвут, у кого, значит на руках. С другой стороны, что он будет с ним делать. Он вспомнил: - ага, видел на бездельниках украшения золотые. И перстни, значит, он видел не у рабочего класса золотые.

Тогда он идет обыкновенною дорогой из села в село. Ну, идет — раскипелось его сердце-то. Где найти, чтобы жизнь-то была полезной? Ну, идет, продолжает путь. И вот видит монастырь, где живут монахи. Это он разобрался - работал уж немного-немало, все таки познакомился с жизнью. Ну, находит эту контору в монастыре и предлагает, значит, свое желание в монастырь. Доносят игумену, что вот желает он поступить в монастырь монахом. Ну, его очень охотно принимают, конечно. На первых порах дают ему должность уборщика - подметать там все кельи. Демьян с охотой берется, шибко доволен сделался. Вот тут уж есть правда, раз уж святыня-божество. Тут, мол, я и буду жить - больше ходить некуда.

После своей даже у товарищей исполнял работу. Все монахи удивлялись. После этих трудов оставался в келье, опять со слезами молился богу, всем этим ликам, которые были нарисованы.

Теперь в один день подметает он келью и вдруг, в самом центре разговор слышит, - где это службы-то сходятся. Ну, он притаился. А тут приезжий игумен - из другого монастыря приехал - разговор, конечно, имеет с тамошним игуменом. Тот спрашивает у местного-то: «Ну, вот скоро, - говорит, - престольный праздник, а какие чудеса-то у вас тут приготовлены?» Тот отвечает: «Готовы, - говорит, - у меня такой ловкий парень приготовлен, Сенькой зовут. Но ведь для каждого дела репетиция нужна. Сейчас, - говорит, - мы его пригласим, чтобы во время действия-то ошибки не было, чтобы не догадались». Ну, послал за Сенькой, а сам подходит к иконе святой богородицы, которой предстоял праздник, надавливает подсвечник и говорит: «Что же слезы-то не бегут? Что тут испортилося?» Снимают икону, глядит с затылку, - ослаб шарнир со шнурочком. Ну, исправили и напитали грецкую губку влагой - водой. Вот они и исправили все это на ходу, - репетицию ведь надо делать. Теперь приводят Сеньку. Парень большой, конечно, взрослый, Ну, когда привели, местный игумен и говорит: «Ну-ка, Семен, начинай во славу божию!» Хотя и публики-то нет, он начал богу молиться: крестится, кланяется... Вдруг на него обморок: падает, начинает его дергать, зубами скрипит, и пена пошла изо рта. Игумен подходит: «Ну, будет, Сенька, понапрасну силу тратить, потому что ведь не постановка еще». Тот вскакивает как ни в чем не бывало, начинает богу молиться. А приезжий-то игумен проверяет, чтобы было надежно, чтоб не подкачать свое дело. Сенька богу молится, а сам применяется, как будто публике-то говорит. «Вот, православные, я раньше не верил в церковь, в бога не верил, подаяния никакого не подавал. За это в меня вселился бес».

А Демьян слушает и не может места найти, решился дождаться престола. Хотел тут же закричать, но умолчал, догадался, в чем дело-то. «Пущай, - говорит, - на факте укажу», Обожгло, значит, его, раз по целым ночам молился и все от желания сердца делал, а тут какая измена, какая неправда, подделка - все ради наживы.

Ну, и тем дело кончено. Игумен уехал, а Демьян ждет с нетерпением праздник. Ну, работает, он, конечно, по-прежнему, только все это ему противно, но не оказывает себя. После своего занятия всегда выходит на прогулку к реке на бичеву. И вот один игумен ходит по бичеве - собирает галечки красные. Он это увидел, его и заинтересовало. Он и спрашивает: «Для чего это вы собираете все это галечки?» Тот неполным смехом усмехнулся и сказал: «Много будешь знать скоро - состаришься». Ну, конечно, ждут праздник. Дня за три, за четыре все квартиры начали заполняться публикой. Ну, Демьян все примечает: принимают как их тут, приезжих-то.

И вот, когда собрался народ, все разговаривают: женщины с женщинами, старухи со старухами - что ходили, как помогает. Которые говорят, что плохо помогает. «я вот, де, ходила три раза уже, да не помогает». А другие, значит, хвалят, говорят, что вот уже в дороге полегчало.

 

 А дня за два до престола Демьяну опять на глаза попался этот игумен: сидит около ворот и наговаривает, а в ящике у него эти галечки накладены. «Вот, - говорит, - православные, кто желает матушки-пресвятой богородицы слезы? Когда Христа распинали на горе Голгофе, матушка-пресвятая богородица роняла слезы, и они превратились в камни - в эти галечки. А я, как раб божий, их собрал. Так вот желаете? - по пятаку слезка». Конечно, публика разобрала это все. Друг друга топчут, каждому охота доступить слезки.

И проходят сутки, значит. Во время праздника с утра рано публика стекается, Проходу прямо нету во время дня престола-то. И вот этот Семен-то, Сенька ли за оградой, на улице упал, зачало его ломать. Он очувствовался и закричал: «Православные, здесь есть чудотворная икона. Может, она меня спасет.  В меня вселился бес, потому что я в бога не верил и подаяния не подавал. Дак, может, она меня спасет». Это в ограде еще. А там уж служба зачинается. Хотя и много было народу, ему-то дали дорогу и провели в самый центр. Живо представили к этой иконе богородицы. Ну, главные там архиереи, значит, подошли с кадилами, кадят. Публика говорит: «Бес, дескать, не вытерпел, ломает его перед святыми». А игумен кадилой начинает говорить: «Изыди, изыди, нечистый дух, из раба Семена!» И вот он встает, будто ничего не было. А тут игумен подходит к подсвечнику, направляет свечку, незаметно нажимает подсвечник - слезы потекли у богородицы. Публика тут заохала: «Батюшки, дескать, как она смиловалася!» Заплакали о грешнике - покаялся, дескать. Вот тут-то Демьян и закричал во все свое горло: «Православные, не верьте! Все это обман. И галечки вы с бичевы покупали, а не богородицины слезки. И все это подделка. Семен, дескать, подкуплен»... Тут, конечно, хотя он успел все высказать, бежит к нему монах с расширенной ладонью, подбегает, зажимает ему рот. Его связали и в Сибирь за богохульство сослали — нашел правду!

Теперь Степан. Идет он путем-дорожкой. Слышит: двое в коляске разговаривают, в ту же деревню едут, куда Степан идет. Тут едет сборщик податей и мясник. И вот они переговариваются. «Недоимщики, дескать, будут просить оттяжку: подожди, дескать, до осени, а ты не оттягиваЙ, а тут же описываЙ скотину, а я буду подешевке покупать». Степан все это узнал, только не понимает, к чему все это клонят. Приходит в село и объясняет: «Что такие за люди эти вот?» Ну, местные крестьяне их хорошо знают. «Это, - говорит, - сборщик, а тот - мясник». Степан догадался и объяснил подробно, что ожидает их. Крестьяне ему не поверили. Дескать, мало ли какую чушь сплетет. Ну, они тогда поверили, когда те на факте стали действовать.

Крестьяне просят: «Ну, недельки три подожди. Мы с делами поправимся, там урожай снимем да что...» Просят, а они никакой пощады: описывают. Ну, крестьяне им не подчинились. Самоуправно их исколотили, мясника-то - пуще всего. Ну, они и ускользнули безо всего. А этому селу предстоит еще другая беда — давно уж тянется дело. Владелец их должен переселить на другую землю — взять у них землю ценную, а им дать другую землю — каменистую, и вода там горькая. Они не согласились добровольно. Тогда владелец приезжает с силой — батальон войска привел, сам начальник батальона предложил им: «Хотите?» — «А мы, дескать, лучше умрем, а на горькую воду, на каменистую землю переселяться не будем» - крестьяне-то. Тогда владелец обратился к начальнику военному: «В штыки! Разогнать их». Виновных ищут: «Кто вас расстраивает?» Ну, а кого они выдадут, когда у всех интерес один. Тогда скомандовали: «В штыки!» Когда схватка-то началась, Степан и закричал: «Ребята, что вы робеете-то?» Подступил, выхватил винтовку и начал действовать против армии, значит. Другие мужики так же поступили по его примеру — кто с чем. Сила-то неравная. И вот в этой схватке сын закалывает своего отца. Он его признал, сына-то, когда тот колоть-то начал. «Ты ли, - говорит, - это, Ваня? Будь, - говорит, - ты проклят от меня навечно». И сам отдает последние вздохи. Ну, Ваня понял, что преступление сделал, сбросился к офицеру и его кончил. После этого главарей забрали — и в Сибирь. И Степан там был.

Теперь Лука. Он на лесосеках, на сплаве вроде работал. Ведь он работал и не то что свою работу, а и товарищей, значит, видел. На сплаве да на лесосеках многого он нагляделся: кто до упаду работает, тому во-время сдачи дров половину марают, другому приписывают, кто, может, одну десятую недели работает-то. Кто работает - голодает, а те с пищей блаженствуют. В их компанию урядники и стражники примазывались, выпивают, а один раз и судья сюда же втяпался.

И все это на средства, которые во время заготовки они смарывают. Лука-то и объявил публично. Его, конечно, преследуют, как преступника власти. К суду-то когда коснулося, он и самого судью, значит: «Лично я видел, когда ты с этой шайкою пьянствовал». Ну, и Луке - кандалы.

Все, значит, братья встретились в глухом месте, на каторге, и все свои приключения рассказали. «Вот нашли мы, дескать, в русской земле правду!»

Напечатана в сборнике "Уральский фольклор" Свердловская область издание 1949 г. Записана В. Горяевым, А. Шильноковой и Г. Копытовой в августе 1948 г. на Михайловском заводе Свердловской области от Семена Алексеевича Ананьина