Про Филю да Улю

Сказка записана Ю. Клюшниковым  в г. Березовском Свердловской  обл. от Елизаветы Петровны Клюшниковой. 1915 г. рождения.

примечание от меня, сказочка чистый термояд, Филя жжет аки дуговая сварка.

Про Филю да Улю

Рассыпался горох на семьдесят дорог. Девки шли — глазели, собрать его хотели: решетом, ситом махали, никак не собрали. Это присказка. А сказка — то впереди.

Жили-были в деревне Филя да Уля. Уля-то была умная, Филя-то — дурак. Вот Уля и посылает Филю в родную деревню свою, к матери.

— Поди, Филя, к матери, попроси у нее что-нибудь на развод.

Пришел Филя к умной матери и говорит:

— Матушка, а матушка, меня к тебе Уля послала, дай нам что-нибудь на развод.

— Ну что ж, Филя, на вот, бери овечку, гони ее домой. Взял Филя хворостину и погнал овечку. Дорога к дому шла лесом. Идти было далеконько. Дело-то клонилось к ночи. В лесу волки завыли на разные голоса. Овечка-то испугалась, в разные стороны дергается. А Филя-то думает: «Вишь, волки праздник справляют, песни поют. Не иначе, как к ним овечка-то просится». Стегнул хворостиной овечку, загнал ее в лес, а сам домой пошел. Пришел домой, а Уля его встречает, спрашивает муженька:

Бе да ме, подай мне

Сказка записана А. С. Фрумкиной в г. Березовском Свердловской обл. от Елизаветы Петровны Клюшниковой, 1915 г. рождения.

Бе да ме, подай мне

Умерла у бедного мужика жена. Надо хоронить. Пошел он к попу.

— Приходи, батюшка, отпеть надо покойницу.

— А много ли ты, мужичок, мне за это дашь?

— А что увидишь, что спросишь, то и отдам.

Пришел поп, отпел старуху. Стал мужик с попом рассчитываться.

Зашел поп в конюшню, увидал жеребенка.

— Отдай, мужик, жеребенка мне, как по уговору было. Отвел жеребенка к себе на поповский двор и снова идет. Увидал в кладовке мешок зерна.

— Давай, мужик, зерно мне, как по уговору было — что увидел, то и беру.

Нечего делать мужику, отдал последнюю пшеницу. Снес поп на свой двор и опять идет. Увидал стол посреди избы.

— Отдавай, старик, стол, по уговору — что увижу, то и беру. Ничего не сказал мужик, отдал стол. А поп снова глазами шарит, что взять ищет. Увидал на гвозде шапку — шапку взял, опояску цветную, пимы, телегу со двора увез, чашки, ложки в ведра сложил — и то домой унес. Совсем мужика разорил, а еще ищет — нельзя ли чего унести. Глядит — на мужике тулупчик овчинный коротенький надет. А у попа глаза завидущие, руки загребущие.

— Снимай,— говорит,— полушубчик, отдавай мне согласно уговору.

А мужик не отдаёт.

— Побойся ты бога, батюшка, в чем я работать-то буду, с голоду ведь помру.

Поп и разговаривать не хочет, силком полушубчик с мужика сорвал, себе на плечи накинул, охорашивается, смотрит — впору ли пришелся.

— Согласно уговору,— говорит,— мое подай мне.

Только чувствует поп, что-то с ним неладно делается, словно он к земле растет, все меньше и меньше ростом становится. Стал он с себя полушубок скидать, а тот точно прирос к плечам, никак не скинешь. Смотрит мужик на попа и диву дается. Глядит, а поп уже на четырех ногах стоит, шерсть-то из тулупчика насквозь лезет, морда-то козлиная и рожки на лбу обозначились. Подпрыгнул козлом поп, вышиб дверь лбом и выскочил за ограду, да прямком в лес. Бежит да кричит:

— Бе-е, бе-е, подай мне!

— Бе-е, бе-е, подай мне!

С той поры и стал поп козлом ходить, бородой трясти, а если не верите — посмотрите на нашего козла Ваську. Возьмем лыко да мочало, а кому поглянулось — начнем сказку сначала.

Про капрала бесстрашного

Сказка записана А. С. Фрумкиной в г. Березовском Свердловской обл. от Елизаветы Петровны Клюшниковой, 1915 г. рождения.

Про капрала бесстрашного

Шел капрал со службы. Служил он царю верой и правдой двадцать пять лет, выслужил двадцать пять реп, единой репы красненькой нет, все беленькие. На плечах у него котомка пустая, на ногах сапоги драные. Идет он по полю — нигде ни кустика, ни деревца. Дело идет к вечеру, на небе ни звезд, ни месяца, темным-темно, черным-черно. Вдруг видит солдат — вдали огонек светится. Пошел он на огонек. Видит — среди поля стоит большой кедр, а под кедром яма глубокая, из нее-то огонек и светится. Заглянул солдат в яму, а там вокруг стола черти сидят, в карты играют, а на столе наставлено кушаний разных видимо-невидимо, вина разного — сосчитать нельзя. И так бедному солдату есть захотелось — прямо терпенья нет никакого! Думал, думал солдат и придумал: снял с себя рубашку, разорвал ее на ленты широкие и стал по ней спускаться в яму. Лез, лез, лез, веревка кончилась, а до чертей еще далеко.

— Эх,— думает, — была не была, где наша не пропадала.— Взял да и прыгнул, попал чертям прямо посреди стола.

Всполошились черти, закричали, загалдели.

— Откуда, служивый, взялся? С неба, что ли? Мы тебя сейчас по кусочкам разорвем.

А солдат не растерялся.

— Зачем, черти, понапрасну ссору заводить. Давайте лучше миром дело кончим. Сперва напойте, накормите, как добрые люди, а потом и спрашивайте. Не видите разве, что у служивого живот подвело.

Приутихли черти, угостили солдата как следует, пропустил он не одну чарочку.

— Ну, черти, спасибо вам за угощение, а теперь давайте в карты играть.

— А на что ты, солдат, играть будешь? У тебя ведь за душой копейки нет.

— А я, черти, свою душу поставлю. А вы проиграете, давайте бочку золота.

Согласились черти.

А солдат-то был не промах, в карты умел играть хорошо. Все деньги у чертей отыграл. Последнюю рубашку сам сатана в карты продул.

— Ну,— говорит солдат,— коли у вас больше играть не на что, должны вы меня на свет божий вытащить, а золото все я у вас не возьму, мне торбочки одной хватит.

Наложил он торбочку золота, черти мигом поставили его на дорогу, у самой деревни. Нанял солдат тройку лошадей и поехал дальше.

Едет он, едет, вот уже и ночь наступила. Смотрит кучер вперед, а по дороге кто-то бежит. Разглядел, а это черт под уздцы лошадь ловит. Испугался кучер, слова сказать не может.

— В-в-в-в-ваш-ш-ше б-б-лагородие, ч-ч-ерт!

— Где черт?

— А в-в-в-вот!

— Ну, ничего, лови его возжами, связывай веревкой, клади под зад — мягче ехать будет.

Отъехали они немножко, опять кучер кричит:

— В-в-в-ваше б-б-б-благ-го-городие, черт!

— Давай его сюда, заарканивай, клади под зад — мягче ехать будет.

Затолкнули они второго черта в мешок, поехали дальше. Приехали в деревню и прямо к попу на двор.

— Батюшка, пусти переночевать проезжего человека.

— Пустить-то оно можно, да только есть ли у тебя чем рассчитаться, служивый?

— Да вот есть у меня два мешка с золотом (показал солдат на мешки с чертями), хватит.

Впустил поп солдата в дом, накормил, напоил и спать уложил. А сам смекает, как бы солдата, извести, а золотом его завладеть. А солдат-то не промах был, смекнул что к чему. Сложил свою шинельку так, будто человек спит, а сам тихонечко выбрался, торбочку с золотом взял и пошел своей дорогой. А поп подошел к шинели, думал, что солдат лежит, перекрестился, да и хрясть топором — и на улицу скорее. Запряг коней да скорей-быстрей золото в лес везти, прятать. Заехал далеко, далеко и лес, никак ему не терпится, посмотреть хочется, много ли золота в мешках. Развязал он мешки, а оттуда черти выскочили.

— Ах ты, такой-сякой, это ты над нами галился, всю дорогу на нас ехал, псе кости переломал?! Сейчас с тобой рассчитаемся!

Стали черти вдвоем охаживать попа палками. А поп со страха и перекреститься забыл, слова вымолвить не может, только подпрыгивает. Лупили, лупили его черти, закружилось в голове от страха, заревел он по-козлиному и убежал в лес.

С той поры в наших лесах, говорят, козлы и водятся. Стоит колодец, на колодце бадья, сказал бы сказку дальше, да пришла попадья, по лесу рыщет, своего мужа ищет.

примечание: галиться - над кем, сев. изгаляться, смеяться, насмехаться, издеваться.

Иван-дурак и поп

Сказка записана Я. Вавиловым зимой 1940 г. В Нижем Тагиле на руднике им. III Интернационала  от группы горняков.

Иван-дурак и поп

Жили три брата: Петр — старшой, Павел — средний и Ваня-дурак — младший. Умер отец у братьев и завещал он им: Петру — топор да широкую дорогу. Павлу — иголку и тоже широкую дорогу. А Ване-дураку — весь свет да христову суму.

Собрались братья после смерти отца и совет учинили.

— Я пойду,— молвил Петр,— по плотничному делу, как отец нарек. Заработаю много денег, вернусь, женюсь и разбогатею.

Встал Петр, заткнул топор за пояс, положил в карман краюху хлеба и ушел.

— Я пойду, — молвил Павел, — по портняжному делу. Отец мне нарек держаться за иголку. Заработаю, вернусь, женюсь и разбогатею.

Встал Павел, воткнул иголку в шапку, взял краюху хлеба я ушел.

Иван-дурак сидит у печки и думает: хлеба ему братья не оставили, отец завещал суму, и ту унес Петр, остался ему один белый свет. Посидел, подумал и решил. Пойду наймусь в работники, сила у меня большая, руки крепкие, ноги выносливые, да ум не черт съел

Идет Иван-дурак по свету и спрашивает у каждого двора — не надо ли работника.

Долго ли так ходил, коротко ли так бродил, это в сказке не говорится. Набрел он на одного попа.

Дроворуб и черт

Сказка записана П. В. Лепаловским в 1953 г. в дер. Григорьевне Каслинского р-на, Челябинск, обл. от Василия Васильевича Лепаловского

Дроворуб и черт

В некотором царстве, в некотором государстве, на ровном месте, как на бороне, от дороги в стороне, жили-были старик со старухой. Старик целыми днями работал, а старуха на печи лежала, ничего не делала. Была она толстая да ленивая.

Вот настало время сено косить. Старик и говорит старухе.

— Хватит тебе, старуха, давить кирпичи. Собирай-ка еду и пойдем сено косить.

Неохота старухе вставать с печки, да делать нечего. Собрала она кое-как еду и отправились.

Только вышли за деревню, старуха начала отставать. Старик пять шагов, старуха два. И все ругается:

— И куда ты, черт старый, бежишь? Пожар что ли где? Заморил вконец...

Сказка про кукушку

Сказка записана Г. Копытовой в 1948 г. В г. Кушве, Свердловской обл. от Надежды Степановны Вагановой. 1902 г. Рождения.

Сказка про кукушку

Во сыром бору стояла береза виловатая. Никто эту березу не знал. А кукушка-сирота узнала, исповедала ее (ну, значит, узнала окончательно), гнездо свила и детей нажила. Прилетает ворона-карга, черно платье, отрепно- худоплечье, голубые глаза, суконный язык. Разорила мое гнездо, разбросала моих детей по пеньям, по кореньям — у кукушки-то нет гнезда, вот и скажи, кто ее гнезда нарушил. Обратилась кукушка к филину-губернатору, и объясняет ему.

— Во сыром-то бору стояла береза, никто,— говорит,— эту березу не знал. Я кукушка-сирота узнала, исповедала, гнездо свила, детей нажила. Прилетела ворона-карга, черно платье, отрепно-худоплечье, голубые глаза, суконный язык. Разорила,— говорит,— мое гнездо, разбросала детей по пеньям, по кореньям.

Филин-губернатор посылает воробья-десятника за вороной:

— Воробей-десятник, полети за вороной, веди ее на суд.

Ну, ворона не слушается его, не подчиняется:

— Черт возьми,— говорит,— вашего брата!

Он, значит, вернулся и рассказал, что она ему не подчиняется. Филин-губернатор посылает галку-старшину (старшина — это раньше большой начальник был). Ну, галка-старшина полетела опять звать ворону на суд. И ворона ей так же сказала:

— Черт возьми,— говорит,— вашего брата! подчиняюсь не подчиняюсь и не думаю!

Вот она, значит, прилетает и тоже докладывает, что ворона её не слушается. Филин рассердился, полетел сам и схватил ворону за крылья, только перья затрещали. Притащил ее на суд, начал допрашивать:

— Зачем, — говорит,— ты, ворона, не послушалась воробья-десятника?

Она отвечает:

— Воробей-десятник не лучше меня. Зазнает,— говорит,— у крестьянина ячмень или конопле, прилетает, на суслон садится, колосочек разбивает, зернышко выбирает, тем сыт пребывает — все крестьянина обижает.

— А галки-старшины, — говорит, — что ты не послушалась?

Она отвечает:

— И галка-старшина не лучше меня (а галки они тоже хлеб страшно портят).— Тоже,— говорит,— зазнает у крестьянина суслоны, прилетает, на суслон садится, колосочек разбивает, зернышко выбирает, все сыта перебывает — все крестьянина обижает.

— А меня ты отчего не хотела слушаться? — спрашивает филин.

Она и говорит:

— Да и ты не лучше меня (значит, ворона-то — не больно трусливого десятку). — Увидишь,— говорит,— у крестьянина цыплят или кур, прилетаешь, цыпушку хватаешь, в поле уносишь, голову разбиваешь, мозг выпиваешь, тем сыт перебываешь, все крестьянина обижаешь.

Рассердился филин, выгнал ее. Так кукушка без гнезда и осталась.

примечание: виловатый – разветвляющийся надвое (дерево, куст)

Как солдат богатеев провел

Сказка записана И.С. Зайцевым в 1936 г. на Златоустовском заводе им. В. И. Ленина от рабочего шлифовальщика Сергея Колесникова, 1914 года рождения.

Как солдат богатеев провел

Отслужил солдат царю двадцать пять лет, пришел домой, а у него там — ни кола, ни двора: стоит одна хата, как старушка горбатая. Родные все умерли.

Думает солдат: как жить буду? Думал, думал, наконец, придумал. Пошел он на свалку, где мертвый скот валялся, нашел теленка и принес его домой.

По соседству с солдатом жил богатый мужик. И вот солдат ночью притащил мертвого теленка к богатому мужику в огород, поставил подле забора, а сам сел караулить в крапиву. Богатый мужик встал утром и видит: в его огороде какой-то теленок стоит.

— Вот черт, натрескался, что и не ест ничего,— говорит мужик. Рассердился, схватил вилы, с разбега хвать теленка! Так и повис тот у кулака на вилах. А в это время подходит солдат к мужику и говорит:

Про бедовую Федорку и хитрого мельника

Сказка записана Н. Куштумом в сентябре 1938 г. на Богословских угольных копях от инструктора физкультуры Валентина Львовича Попова, 1913 года рождения.

Про бедовую Федорку и хитрого мельника

Тут неподалеку возле матушки Камы-реки в маленькой деревушке жил- поживал чеботарь один по имени Григорий, по прозвищу Талалай. Женился он, по неразумию своему, на бедовой вдове Федорке. Была она баба не промах — на чужих мужиков заглядывалась, да и холостыми ребятами не брезговала. Года не прожил с ней Григорий, как у них оказия получилась. Подвыпил он как-то с соседом, а тот ему и говорит:

— Эх ты, Талалай. Ничего ты не видишь, ничего ты не знаешь. А ведь когда тебя дома нету, Федорка с поповским сыном спит.

Надумал тогда Григорий испытать жену: правду ли про нее говорят. Запряг он под вечер каурку, будто на ночь на мельницу ехать собрался. А Федорка тому и рада, думает: «ухажера приведу». Только Григорий за ворота выехал, а она уже ухажера зазвала. Сидят они за столом, бражку распивают. А через малое время вернулся Талалай и в окошко стучит.

— Открывай, жена, ворота,— кричит,— я ослеп — ворота не могу найти.

Как только он застучал, поповский сын через задние ворота убежал. А Федорка пошла отворять. Смотрит, а муж в самом деле ослеп — руки вытянул и в разные стороны мотается. Выпрягла Федорка лошадей, завела мужа в избу и посадила на лавку. Обрадовалась, что он ослеп. Теперь можно ухажера во всякое время приводить — муж ничего не увидит. Не утерпела и тут же за ним побежала. Тогда Талалай открыл глаза, снял со стены ружье и подле себя под лавкой спрятал. Вот приводит Федорка ухажера, садит его за стол, а сама начинает оладьи стряпать. А муж все на лавке сидит.

Настряпала Федорка оладьев и положила мужу на тарелку самые подгорелые и без масла. Кушай, дескать, муженек. А поповскому сыну тнхоненько шепнула:

— Ты погоди» миленький, не ешь, а то подавишься. Я сейчас масла принесу.

Только она убежала в погреб за маслом. Талалай достал ружье из-под лавки и того ухажера застрелил. А потом насовал ему полон рот оладей, будто тот и впрямь подавился. Вернулась Федорка с маслом из погреба, а Талалай ей говорит:

— Попалась, голубушка! У меня с твоих оладей глаза открылись, а он подавился.

Побил он Федорку маленько, для острастки, и велел увезти мертвого, куда она хочет. Делать нечего. Запрягла она каурку, положила мертвого на телегу и повезла со двора. А сама все думает — куда ей его подевать. Ехала мимо Мельникова дома, остановила лошадь и давай в окно стучать.

Проснулся мельник и спрашивает.

— Какого лешего надо?

— Дяденька, дай, пожалуйста, хлеба с сахаром. Больного мужа везу — чайком попоить надо.

— Нет у меня хлеба про всех.

— Да он умрет.

— Ну и черт с ним.

И окно захлопнул. Тогда Федорка, недолго думая, привязала мертвецу черезеседельник за шею и повесила его на черемуху подле самого Мельникова окна. Утром рано-рано мельник пошел помольцев принимать. Смотрит, а на черемухе человек висит.

— Тьфу, нечистая сила, да он и на самом деле повесился.

Снял он труп с черемухи, отнес его на берег речки, посадил в лодку и оттолкнул от берега. Отнесло лодку вниз по течению на полверсты, а потом она застряла там, где бедный рыбак вентиля на рыбу ставил. А в ту же самую пору этот бедняк поехал туда же свои вентиля проверить. А надо сказать — не забыть, что мельник допреж у него частенько рыбу из вентилей потаскивал. Ну, значит, подъехал рыбак к вентилям и увидал человека в лодке.

— Ага,— кричит,— попался, кто в моих вентилях копался.

Стукнул изо всей силы мертвеца веслом и раскроил ему голову. А мельник тут как тут,— стоит на берегу и кричит.

— Ах ты, разбойник! Ответишь теперь за убийство.

И донес на него в полицию. Ну его и заарестовали. Как он на суде не оправдывался» а судьи, продажные, засудили его каторгу. И попал бедняк в Сибирь ни за что, ни про что.

С той поры бедняк в Сибирских рудниках безвинно мается, мельник по-прежнему народ обманывает, а Федорка себе другого ухажера завела. Вот дело-то какое.